Не будучи классиком, немного смешно составлять события и факты в литературную автобиографию, придавая каждому весомость и поднимая собственную значимость. Поэтому пойдём путём авто-интервью.

Викторией Токаревой, писателем Леонидом Юзефовичем, философом Александром Секацким, переводчиком Виктором Голышевым, журналистом-издателем Аленой Долецкой, режиссёром Мариной Разбежкиной.
Мария Голованивская ввела нас, участников проекта, в круг профессиональных литераторов. И она же впервые сказала мне как бы впроброс: ну, что обсуждать ваши тексты, вы – писатель. Вот так на ходу узнаёшь о себе что-то новое.

Когда твоя проза всё же побеждает над твоей поэзией, то внезапно фиксируешь в себе острое чувство нехватки вдохновения. Проза не даёт катарсиса, в которым ты пребываешь со стихами. Но проза забирает тебя в каждой твоей полумысли, делая аппаратом, комплексом измеряющих жизнь инструментов. Писатель - это своего рода метролог, скрупулезно изучающий и вымеряющий жизнь. Семинары и лекции по прозе в литературном проекте «Хороший текст», куда я попала на спор с самой собой, свели меня с культуртрегером Марией Голованивской, а через неё познакомили со сценаристом

– Однажды на спектакле о Марине Цветаевой поэтесса Галина Данильева, сошедши со сцены в зрительный зал, присела возле меня на пустое кресло где-то в седьмом-восьмом ряду, вложив мне в ладонь яблоко с кожицей в трещинку. И у меня мгновенно возникли строки: Август обещан… Яблочный Спас. Молоденький век – тысячелетье в придачу.

В офисе авиакомпании на слух по приближающимся шагам угадывала, кто войдёт, капитан воздушного судна, штурман или бортмеханик. На одних похоронах указала знакомым на человека, их родственника, могущего вот-вот свести счёты с жизнью, чего я никак ниоткуда не могла знать.
Знакомые подтвердили, что от него прежде исходили такие угрозы. После неожиданных моих слов те угрозы приняли всерьёз. Человек тот до сих пор жив и даже, кажется, счастлив.
Собственно, на этом мои «провидческие» подвиги и исчерпываются. Коробок спичек силой взгляда не двигаю, предметы по комнате не перемещаю, чужих мыслей не читаю.

– Всегда поражали способности Ахматовой-медиума. Анна Андреевна «все сразу знала о своих стихах»; разыграла оправдавшуюся в будущем ребяческую шутку с матерью о мемориальной доске; упирала на странную болезнь в детстве, после которой временно оглохла и почувствовала способность рифмовать; подчёркивала собственный лунатизм, сомнамбулизм, послуживший отчислению из гимназии.
Я, не обладая даже крохой тех провидческих способностей, всё же иной раз похоже удивляла окружающих.
В подростковом возрасте в городе Кингисепп предсказала родителям, что их родственница осталась одинокой, разойдясь с мужем. Меня наругали за напраслину, молодожёны всё-таки, а потом родители (как и я сама) были ошарашены неприятной новостью – молодой муж исчез, не простившись, и объявился в дальнем плавании, подрядившись на сухогруз.

Мама детей – молодая женщина с глубоким теплым взглядом умных глаз –принцесса Матильда Мюрат – наследница княжеского рода. Изящная женщинас коричневой пахитоской в тонких пальцах – её мать, принцесса Вероник де Шабло-Трамекур, основательница фонда «Мюраты в Грузии», благотворительница.
У принцессы Матильды в родне наполеоновский маршал Мюрат, князь Давид Дадиани, Нина Грибоедова-Чавчавадзе.
Головокружительная родословная.
Её прапрапрабабушка Екатерина, старшая сестра Нины Грибоедовой, чьи голубые глаза воспеты Лермонтовым, провела около полутора месяцев в седле, участвуя вместе со своим отрядом ополчения в стычках с турками, водила войско в атаку. А ещё в Петербурге специально для двух знаменитых сестёр Чавчавадзе давали «Горе от ума».
Прапрадед принцессы Матильды – Ашиль Мюрат – правнук наполеоновского маршала влюбился в грузинскую принцессу Саломе, женился на ней и благодаря этому браку попал в Мегрелию.
Вся эта прелюбопытная история впоследствии порождает у меня прозаический цикл «Уроки грузинского».

– Живя с рождения в столице, не удивляешься встречам на её улицах с известными людьми. То Збруев-Ганжа переходит с тобою дорогу на перекрёстке, то Лев Аннинский останавливается на углу Моховой и расспрашивает про студию МГУ, то Говорухин ловит такси на обочине. Эти случайные встречи нескончаемы: Пауло Коэльо, Элина Быстрицкая, Влад Листьев, Алексей Симонов и далее, далее, далее. С московскими маршрутами понятно. А вот как я умудрилась в первый приезд в Грузию на густонаселённом пляже в Анаклии примоститься возле настоящих принцесс – сама до сих пор в изумлении. Писательский нюх? Заурядное любопытство? Наверное, это специальная такая способность всюду выбирать место особой концентрации истории.
А просто притягивает взгляд и слух необычность компании взрослых и детей с цветными палантинами. Они отличаются от окружающих.
Они другие. Хотя бы сдержанностью жестов и манерой себя держать. Говорят на французском. Знакомлюсь. Возникают разговоры о Москве, Тбилиси, о княжеском роде Дадиани и Мюратах, потому что они и есть те самые – Дадиани и Мюраты – наследники правителей Мегрелии.

И успели вовремя, действие едва началось. Портфель – важная часть пьесы. А очутившись здесь, застряли на неопределяемое часовыми механизмами время. Шёл прогон пьесы «Чинзано» на французском.И автор пьесы – теперь уже легендарная Людмила Петрушевская, тогда почти запрещённый драматург, присутствовала на этой полулегальной, полуподвальной читке, волнуясь перед французами и совершенно не замечая доставивших реквизит, случайных зрителей.

– Подвал Театра Ленком достаточно глубок даже для бывшего купеческого клуба. Вдоль стены деревянная скамья, как в школьном спортзале; половину скамьи занимала компания иностранцев, из которых обращающая на себя внимание внешностью и голосом одна наша женщина.
Мы с другом заскочили в театральный подвал по случаю – нужно было отдать потрёпанный кожаный портфель, только что приобретённый на барахолке Тишинки. И успели вовремя, действие едва началось. Портфель – важная часть пьесы. А очутившись здесь, застряли на неопределяемое часовыми механизмами время. Шёл прогон пьесы «Чинзано» на французском.

«Поглотила любимых пучина,
И разграблен родительский дом..."
Мы сегодня с тобою, Марина,
По столице полночной идем».
Успеваю запомнить выщербленный паркет, потраченную амальгаму зеркала, пишмашинку, напротив входа в гостиную чуть правее дверного проема, ведущего в кабинет, портрет Ахматовой руки Алексея Баталова.
На второй день чётче осознав, где была вчера, снова мчусь по тому же адресу. Нужно проверить, не видение ли мне было, существует ли тот покинутый дом на самом деле. Ведь в нём хозяева умерли, а наследники из него ушли. И снова аспирант не удивился, снова круговой обход и снова тихое сидение в «Алёшиной комнате. Токи, нервические токи, поэтические, литературные вибрации. Легендарное место – так и не ставшее музеем.

– На Ордынке, 17 на мой звонок отворяется дверь, и молодой человек предлагает войти. Пока охраняющий квартиру аспирант готовится к зачётам, я предоставлена сама себе. Обхожу всю квартиру по кругу из одной проходной комнаты в другую и возвращаюсь в прихожую. Обстановка вся как при хозяйке Нине Ольшевской, тот самый диван, где любила возлежать Анна Андреевна, тот стол, за которым читал главы из «Доктора Живаго» Пастернак, те стулья, на которых сидели Фаина Раневская, Мария Петровых, Лидия Чуковская. Наконец я, как подмороженная, опускаюсь на стул в «Алёшиной комнате» и сижу там добрых полчаса. Аспиранта удивляет тишина в квартире, и он идёт искать «гостью».
Видя мой «подмороженный» взгляд, всё понимает и ретируется. А я сижу в комнате, где впервые в жизни встретились Ахматова и Цветаева.

Вот так запросто, через одно рукопожатие выстраивается мостик к тому самому Серебряному веку. Я занимаюсь у Евгения Рейна на открытых семинарах всю осень. Подаю документы на поступление в Литинститут. Прохожу со стихами творческий конкурс на курс Станислава Куняева. И забираю документы из Лита. Потому что предлагают работу в лётном отряде авиакомпании Шереметьево и одно с другим не выстраивается.

– На занятиях в поэтическом кружке «Керосиновая лампа» слышу от нашего руководителя, что в будущем буду писать прозу, а не стихи. Неожиданно. Мне дают совет посетить семинары Татьяны Бек в Литинституте. Но её семинары оказываются закрытыми в прямом и переносном смысле. И тогда от запертой на ключ двери я ухожу и попадаю в соседнюю аудиторию с настежь распахнутой дверью, где седовласый фактурный старик курит в форточку и громко рассказывает о своём друге Иосифе и встречах в Комарово с Анной Андреевной.

И там я читаю свои неумелые стихи и слышу от руководителя студии поэта Александра Зорина, духовного сына о. Александра Меня, лестную оценку о себе, что «вся пропиталась Серебряным веком».

– Нашу поэтическую студию приглашают на Моховую в МГУ им.Ломоносова на запись программы «Арфа Давида» радио «Орфей».

Но после окончания торжественной части, в непринуждённой обстановке всё разъясняется. Отец Михаил принял меня за молоденькую жену виновника торжества. И через его поцелуй проходит ещё одно близкое прикосновение к именам небожителей Серебряного века, заставляющее меня ходить их земными маршрутами.

– На творческом вечере писателя Александра Нежного в музее-квартире Марины Цветаевой протоирей Михаил Ардов, брат Алексея Баталова и сын Нины Ольшевской – подруги Ахматовой, целует мне руку и улыбчиво смотрит ласковыми глазами. Такое внимание священного лица меня удивляет.

отправленного самотёком в журнал «Этажи». Этот рассказ сумел получить Спецприз зрительских симпатий в первом сезоне конкурса Бостонских чтений им.Анны Агнич, а также с ним я попала в список «13-ти лучших» наравне с Романом Сенчиным, Денисом Драгунским, Павлом Крусановым в первом сезоне премии им.Катаева.
Первый – дебютный роман «Лист лавровый в пищу не употребляется» включён в лонг-лист премии «Ясная Поляна» в 2023-м году. А со следующим романом «Голое поле» я впервые вошла в лонг-лист премии «Большая книга» в 2025-м.

– Первая публикация состоялась в журнале «Юность», многим позже вышел полностью с моими рассказами номер «Роман-Газеты». Эти два издания выделяю особо, как самые читаемые когда-то моими родными, не дожившими до дней моих публикаций в них.
Елена Пастернак – внучка поэта – дала рецензию на один из первых моих рассказов «Синий стульчик», который я считаю своей визитной карточкой, а Елену Леонидовну – литературной крёстной.
Первые запоминаются ярче последующих. Первой самостоятельной публикацией, то есть не в рамках проекта «Хороший текст», стала публикация рассказа «Тактиль»,

вёслах, занималась туризмом и жила в палатках на острове, удила рыбу, однажды поймав на удочку с двумя крючками сразу щуку и стерлядь, но до сих пор так и не поняла, как становятся Писателями.

– Сидела за партой в разных возрастах, прыгала через заборы, лазила по деревьям, разбиралась в приборах кабины пилота ЯК-42, скакала верхом на лошади, управляла катером на бурной Ахтубе, гребла на

Накопленный собственный опыт в литературных приёмах, сюжетостроении, в разработке образов героев, воплощении фабулы сразу же высвечивал недостатки произведений, представленных на конкурс, помогал в объективном судействе. Судила строго, как мне кажется. Но текст приоритетен, потом уже жалость и снисхождение к начинающим.

– Удалось поучаствовать в судействе двух литературных конкурсов четыре года подряд. Дважды судила в конкурсе «ДИАС» (Татарстан/Тольятти) и дважды в конкурсе «Перископ-Волга» (Волгоград). Оценка текстов начинающих авторов – удовольствие так себе, от некоторых неровных, слабых, невычитанных, неграмотных текстов у меня начинался на коже зуд. Но он моментально проходил при встрече с текстом из золотых крупиц, а такие редко, но попадались, решая дело.

И всё же я и тут продержалась около полутора-двух лет, обозревая тексты свежих номеров «Нового мира», «Дружбы народов», «Знамени», «Юности» и других журналов, ещё не зная, что скоро стану сама в них публиковаться.

– Интересуясь современной литературной периодикой, принялась за обзоры «толстых журналов» для популярного электронного ресурса. Обзор одного академического журнала с пятьюдесятью авторскими текстами стоил недорого – одну тысячу рублей – но занимал не одну ночь подготовки.

Но всякая редакция часто не совпадает с позицией или мнением авторов и даже своих сотрудников. Так и в нашем случае. Альтруистический мой порыв, не встретив понимания, через два года угас.

– Имела одновременно положительный, и отрицательный опыт редакторской работы в одном электронном журнале. Подготовила двенадцать выпусков. Помогала малоизвестным авторам опубликоваться. Ратовала за качественный текст, как мерило достойной публикации.

Написав листа три, бросила и больше к тому не возвращалась, пока во взрослом уже возрасте вдруг не пошли стихи по ночам.
Но помню из детства, что меня завораживали графлёные листочки, амбарные книги, трафаретные карточки, бланки телеграмм. Мне всегда – в поликлиниках, на почте, на вокзале – хотелось заполнить их. Я утаскивала пачку и дома упражнялась в составлении чужих историй.

– Детской мечты из разряда, кем ты хочешь стать и определённости с будущей профессией, у меня не было. Я не стремилась в доктора, учительницы, актрисы или космонавты, но невесомость в последствии всё-таки ощутила.
Никогда не вела личных дневников.
В восемь-девять лет начала писать книгу о девочке, которая переезжает из любимого дома и двора на другую квартиру.

Я очень благодарна нашему прозаику, даже если он был голоден и хотел избавиться от новичка-самоучки.

– Меня представляют опытному прозаику…между вторым и компотом. Читаю стихи с листа. На фразе «и пауза в существовании» прозаик оживляется и говорит: «Стоп. Ты – поэт. Запишись в поэтическую студию и послушай, что там скажут о твоих пробах».

– Любого мыслящего прозой потрясает осознание того, что он вдруг начал думать стихами. Стихи по ночам звучат в тебе громко и настойчиво, становятся причиной бессонницы. Стихи дают состояние невесомости, гравитации, поэт – человек, преодолевший закон земного притяжения. Ты едешь в давке метро и чувствуешь себя одиноким на всей земле и под землёю.